Папа сказал, когда читаешь приключенческую книгу, самое лучшее – все себе представлять, отождествлять себя с ее героем. Тогда забываешь о том, что лежишь на диване, – и плывешь на корабле, который кренится и раскачивается на волнах, или стремглав убегаешь от одноглазого пирата. Иногда даже пот прошибает, пока читаешь.

Не знаю, не знаю. Для меня это нечто из области фантастики. Может, и хорошо, но так неправдоподобно. И зачем это надо? Нас, когда мы читаем, никакой пот не прошибает. Мы вообще стараемся как можно меньше волноваться. Теперь нет ни паники, ни переживаний. Все совершенно спокойны.

* * *

Мне нравится валяться на полу и ни о чем не думать. Совсем ни о чем. Ала сразу сказала бы, что в наше время это самое последнее дело, хуже не бывает. Развалиться можно только в кресле, которое приспосабливается к твоему телу, а мыслить необходимо постоянно, причем дисперсно.

Поэтому я никому не рассказываю про свои недостатки. Про то, что мне хочется по-собачьи обнюхивать Ину и вдыхать странные запахи всего того, в чем выпачкана ее школьная форма. Такие запахи можно найти в системе, и мы там прекрасно все чуем, видим и ощущаем, но я, наверное, отсталая старьевщица. Надеюсь, со временем я от этого недостатка избавлюсь, как головастик избавляется от хвоста. Правда очень надеюсь, потому что мое несовершенство даже меня саму начинает утомлять.

Меня все еще тянет встречаться. Я знаю, что давно должна была это перерасти. Кроме того, я знаю, что вреда от таких встреч куда больше, чем пользы, потому что они тоже несовершенны. Мама как-то сказала, что не разговаривала с подругами по нескольку недель. А с лучшей подругой однажды не разговаривала полгода.

– Как же ты выдержала? – спросила я.

Мама пожала плечами:

– Очень просто.

Очень просто? Ведь у нее было только четыре подруги.

– Конечно, было немного грустно. Потом мы помирились.

– А люди часто ссорились?

Мамин лоб прорезали две бороздки.

– Частенько.

– Но почему?

– Чем люди ближе, тем чаще ссорятся, – выдала мама.

Но потом пожалела об этом.

Сегодня я снова спрашиваю:

– Вы часто встречались и потому ссорились, что ли?

Мама вздыхает. Нехорошо. От Алы ей бы точно влетело.

– Мама?

– Что, Грита?

– Когда люди встречаются, у них не получается общаться?

– М-м-м, – мычит она, и я вслушиваюсь, нельзя ли различить вздох в этом мычании. – Ссорились, потому что люди – разные. У них разные характеры, разные темпераменты. И еще эмоции.

– Как понять – эмоции? Это символы? Смайлики?

– Это не символы, а чувствование, способ чувствования. У тебя не бывает так, что поспоришь, вспылишь и, если сразу не помирились, потом не разговариваешь?

– Не бывает.

Что правда, то правда. Пытаюсь вспомнить, когда мы с Алой ссорились. Почти никогда. Мы с ней просто разговариваем. Если я чего-то не понимаю, она говорит: «Ай, хватит об этом». Если она не понимает, я тоже не пытаюсь объяснить. «Как-то так», – говорю. Иногда мы еще прибавляем: «Ай, не бери в голову, все нормально». Между нами почти всегда мир. Без войн и примирений.

– А когда ты с подругой не виделась, вы хотя бы по телефону разговаривали? – Я не хочу закрывать тему.

– Не разговаривали.

– Вообще никак?

– Никак.

Не могу придумать, что еще спросить. Как она выдержала? Может, болтала с тремя другими подружками? А может, читала бумажные книги? Но мама сама говорит, словно ее кто за язык тянет:

– Хочешь узнать, как я тогда себя чувствовала?

Она, наверное, тоже отличается от других, как и я. Вообще-то подростки мало разговаривают с родителями.

– Ага.

– Ничего трагического. В конце концов на нас тоска нападала, и мы больше не могли друг с дружкой не разговаривать.

Мамины губы крепко сжаты. Потом она, не вытерпев, начинает смеяться:

– Ну что ты на меня смотришь, как на загнувшийся блокнот?

– Мама.

– Ну ладно, ладно. Знаю.

* * *

Ала говорит, что единственный способ избавиться от странностей – постоянно оставаться подключенным. У меня в системе около тысячи друзей. Мало, потому и говорю, что я отсталая – наверное, безнадежно. Так вот. Друзья. Я вижу, как они одеваются, умываются, крутятся в ускорителях, делают покупки в магазине, учатся и конструируют. Мы разговариваем обо всем, комментируем новости, исследуем созвездия и путешествуем. Занимаемся спортом. Случается и посмеяться. Иногда хохочем до упаду. На прошлой неделе Рокас только с третьего раза сумел вылезти из душевой. Не знаю, что с ним сделалось, но он ухитрился поскользнуться и выронить блокнот. В первый раз ему подвернулось под руку полотенце, за которое он, зашатавшись, ухватился, а когда вставал – выронил блокнот, и тот скрылся в пене. Блокноты у нас водонепроницаемые, но все равно он растяпа. Что поделаешь. Мы становимся все более неуклюжими. Как объяснила наша учительница здоровья, это связано с некоторыми несовершенствами мозга и тела. Но скоро для нас изготовят специальные микросхемы, которые помогут сформироваться новым ощущениям равновесия. И не над чем здесь смеяться, когда кто-то поскользнется на мокрых плитках. А вообще мыться в душе становится опасно. Лучше уж использовать защиту.

Я уверена, у меня с равновесием полный порядок, потому что я бегаю. Никому не хвастаюсь, даже Але, но, думаю, она догадывается. И завидует. Один раз сказала:

– Не понимаю, как другие еще могут бегать. У меня в голове начинает шуметь и в ушах звенит.

– Раньше все бегали, – ответила ей то, что слышала от мамы.

– Во времена динозавров.

Трудно понять, весело Але от этого или грустно.

– Моя мама на дереве сидела, – еще похвасталась я.

– Не ври. – Ала мне не поверила.

Но, наверное, ей хотелось сказать, что просто моя мама выламывалась.

Я и сейчас бегу. Несколько кругов вокруг стадиона. Мама напомнила, чтобы я взяла с собой защиту, но мне в ней не очень удобно. Бросаю шлем, наколенники и налокотники рядом с дорожкой и бегу. Таких, как я, мало, может, еще один или два. Мне нравится бегать еще и потому, что в это время голова по-другому работает. И я чувствую себя смелой. Придумываю всякие странные вопросы и ответы, совершенно не связанные с моей жизнью. Когда я дома, я себе таких вопросов не задаю, потому что это называется напрасно тратить время. Бегаю и потому, что тогда чувствую себя как Ина, которая еще ходит в школу. Как-нибудь схожу с Иной в ее школу. Только ради запахов. Обязательно. Вижу Алу. Торчит передо мной в белой майке, с растрепанными кудрями и не переставая жует свою резинку без сахара. Зубы у нее безупречные, но она жить не может без этой резинки. Когда бегу, я смелая, поэтому решаю подразнить Алу: